"Жаль, нет рядом Василия, - подумал Отто. - Наверняка это параметры холодильных камер и сведения об их содержимом. Здесь может быть мясо".
Он шёл вдоль дверей, и все они гостеприимно распахивались, при его прикосновении к ручке. Многие камеры были пусты, но в некоторых лежали контейнеры, открыть которые ему оказалось не под силу. Очень скоро он сопоставил зелёный цвет надписи на индикаторной панели с пустой камерой. Поэтому для экономии времени он открывал только двери, помеченные красным.
За одной из таких дверей он обнаружил два трупа в знакомой фиолетовой с зелёными пятнами одежде. Оба лысые, оба без бровей и ресниц.
Отто устало опустился рядом с ними. Изо рта вырывался пар, и он только сейчас заметил, как часто дышит. Пар невесомыми кристалликами льда оседал ему на короткую бороду. Снова вернулась боль. Впрочем, нет, она никуда не уходила. Это он вышел на минутку. А теперь, вот, вернулся. И опять почувствовал себя одиноким, усталым и больным.
"Эта находка многое меняет, - подумал Отто, - мне проще усомниться в своих глазах, чем поверить, что двухсотых действительно двое".
Не выдержав, Отто приподнялся на здоровой ноге и костылём толкнул сначала одного покойника, потом другого. Они были. Глаза его не обманывали.
"Шеф насчитал четырнадцать человек. На болоте я нашёл двенадцать... плюс эти двое... И Василий. Тогда кто такой Василий? Откуда?"
Посидев ещё немного, Отто почувствовал, что начинает замерзать. Он встал и, тяжело опираясь на свою палку, вышел, не забыв прикрыть за собой дверь.
Осмотревшись в этом крыле портового терминала, он решил остановиться. Что бы там дальше ни ждало, двух открытий в один день для него вполне достаточно.
Он вернулся к пандусу, на который совсем недавно выполз из воды, и увидел мокрое пятно рядом с одной из колонн. Отто усмехнулся ему, как старому другу: "Не высохло ещё, не высохло!"
Пандус упирался в полуоткрытые двери. Такие же массивные, как и отсечные двери шлюза.
"Как в банковском хранилище", - подумал Отто. Он приблизился к щели, кое-как протиснулся сквозь неё и увидел слабо освещённый коридор, плавно уходящий вниз, под воду.
"Коридор не может быть слишком длинным", - решил Отто. Он, насколько оказалось возможным, проплыл, потом пошёл на погружение. Неладное почувствовал примерно через минуту. Коридор и не думал заканчиваться. В разбитой голове всё отчётливей стучал колокол. Он изо всех сил загребал руками, выронил костыль и несколько раз судорожно дёрнул сломанной ногой.
"Вот это да! - подумал Отто. - А ведь поворачивать поздно".
Он упрямо двигался вперёд, уже сознавая, что проиграл. Вот вес, который ему не под силу. Дорога, которой суждено его одолеть! Справедливость, которая вот-вот восторжествует, равновесие, которое всё уровняет...
Не в силах больше сдерживаться, Отто сделал смертельный вдох. Он с ужасом почувствовал, как внутрь пошла вода... и тут же неведомая сила выдернула его на поверхность.
Уже через секунду он лежал на влажном металлическом полу, на воздухе. Воздух! Согнувшись пополам, Отто задёргался в конвульсиях, хрипя и кашляя, освобождая лёгкие от воды. Он почти терял сознание от невыносимой боли, но как только ему удалось восстановить дыхание, он увидел человека.
- Это начинает входить в привычку...
Отто не понял значения слов. Он даже не был уверен, что их услышал. Он выхватил нож и приподнялся на здоровой ноге.
Человек негромко рассмеялся. Смех был знакомым.
- Ну, ты даёшь, Шарки!
Отто, не опуская ножа, левой рукой протёр лицо от воды. Перед ним стоял Василий.
- Почему "шарки"? - спросил Отто.
- Да ты бы видел себя, дружище, - не делая попытки приблизиться, сказал Василий. - Это, брат, я тебе скажу зрелище! Весь покрученный, переломанный, в лёгких не меньше литра воды, и всё равно с ножом и готовый к бою!
- Не сдаёмся мы, - проскрипел Отто. - И пощады не просим.
- А! Знаю: "deutsche soldaten und die offizieren, zonder commander niht capituliren..."
Василий старательно коверкал слова и фальшивил мелодию, а Отто с ужасом прислушивался к липкой слабости, разливающейся по всему телу. У него темнело в глазах.
- Врёшь ты всё, - прошептал Отто. - Не так это пелось...
Когда свет окончательно померк, он сделал попытку пошевелиться и упал. Прямо под ноги огромному, добродушному незнакомцу. Но усталый, хриплый голос Марлен Дитрих ещё долго не умолкал: "Wenn die Soldaten Durch die Stadt marschieren..."
Y
Я не могу понять, на чём лежу. Оно не твёрдое, но тёплое. Попытки закинуть за спину руку и нащупать опору ни к чему не привели. Опора не прощупывается. Но на чём-то же я лежу?!
Перевернуться я тоже не могу. И ничего не вижу. Одно из двух. Либо в комнате настолько темно, что даже поднеся руки к самым глазам, я не чувствую никакого изменения в освещённости, либо я ослеп. Что сомнительно. Я уже несколько раз ощупывал свои глаза. С веками всё в порядке, они открываются и закрываются. Глазные яблоки движутся.
Теперь о приятном. Исчезла шишка на голове, и у меня целые рёбра. С ногой сложнее, я не могу её достать рукой. Ноги, вместе с туловищем, совершенно неподвижны. У меня свободны только руки. Что бы это значило?
Я парализован?
Но я чувствую, как себя ощупываю. Там, куда могу дотянуться, разумеется. И стоило мне попасть пальцем в глаз, как слизистая тут же отозвалась острой режущей болью. Только сейчас до меня доходит, что глаза не болят. Не болели, пока я не приступил к экспериментам.
Я ещё раз прощупываю рёбра. Да, они целы.